– Есть особые чернила, которые, после того как ими напишутписьмо, высыхают и делаются невидимыми. Иные из них проявляются подвоздействием огня… но не в нашем, сдается мне, случае. Ничего, попробуемлуковый отвар…

Он аккуратно разложил лист на столе и принялся осторожнокапать на него содержимым одной из склянок. Без всякого видимого результата.Точно так же не оказали никакого действия и жидкости из других сосудов, всех доединого. Наблюдая за бесплодными усилиями Рошфора, д’Артаньян все сильнеесклонялся к мысли, что его самым коварным образом провели.

Однако граф не походил на проигравшего.

– Одно из двух, – сказал он задумчиво. – Либобуквально за последнюю неделю выдумали какое-то новое хитрое средство, чтомаловероятно, либо остался верный, испытанный метод, который я специальнооставил напоследок, сейчас вы сами поймете, почему… Вы себя, часом, не относитек неженкам?

– Да нет, я бы не сказал… А чего мне ждать?

– Серьезного испытания для вашего носа, – сухмылкой сказал Рошфор, направляясь в дальний угол чердака.

Он принес оттуда полную самых обычных яиц корзинку и двемиски. В одну, пошире и пониже, положил письмо, тщательно расправив лист, вовторую, повыше и пообъемистее, разбил первое яйцо…

Д’Артаньян поневоле шарахнулся, зажимая нос, – от яйцашибануло невыносимым смрадом.

– Шерт побери, – прогнусавил гасконец, по-прежнемузажимая нос двумя пальцами. – Оно ше тухлое!

– Тухлейшее! Как и все остальные! – веселоподтвердил Рошфор, крутя носом и морщась, но не прекращая своегозанятия. – Между прочим, это и есть самое трудное – раздобыть дюжины трина совесть протухших яиц. Крайне своеобразный товар, его обычно незамедлительновыкидывают в отхожие ямы… Но старина Корнелиус постарался на совесть. Каковавонища, а? Шибает, как из пушки!

– Сачем? – осведомился д’Артаньян, не решаясьотойти, чтобы не пропустить что-то интересное.

– Зачем непременно тухлые? Боюсь, я не смогу ответить,потому что сам не знаю толком. Тут нужно быть ученым химиком… Мне, в концеконцов, важно не научное объяснение, а результат. Что до результата, он всегдаодинаков: в тухлых яйцах содержится некое вещество, определенным образомдействующее на определенный вид тайных чернил. Вот и все. Если нам повезет…

Высоко поддернув манжеты, он с безмятежным видом принялсятщательно размешивать содержимое миски длинной деревянной палочкой, отчегочердак заполнился столь невыносимым зловонием, что д’Артаньян едва не кинулсяопрометью прочь, но героическим усилием справился с собой, любопытствопересилило брезгливость, и он даже придвинулся вплотную к столу.

– Ну вот… – сказал Рошфор. – Думаю,достаточно…

С загадочным видом фокусника он поднял обеими руками миску иосторожно стал лить ее содержимое в другую, стараясь равномерно распределитьклейкую омерзительную массу по всей поверхности бумаги. Д’Артаньян, вытянув шеюи уставясь через его плечо, даже убрал пальцы от носа, кое-как смирившись сзапахом.

– Пресвятая дева! – вскричал он, старательно,размашисто перекрестившись. – Честное слово, граф, это сущее колдовство!

На листе стали понемногу проступать некие знаки, становясьвсе четче, все темнее, все разборчивее…

– Это не колдовство, а всего-навсего наука, –сказал Рошфор убедительно. – Как видите, иногда и от господ ученых бываетпольза – не все из них, как выяснилось, занимаются отвлеченными высокимиматериями, неприменимыми в реальной жизни…

– Черт меня побери со всеми потрохами! –воскликнул д’Артаньян, но, присмотревшись, продолжил упавшим голосом: – Ну ичто? Увидеть-то мы увидели это ваше тайное письмо, но его же нельзя прочитать.Тут какая-то каббалистика. Так и знал, что не обошлось без нечистой силы, уменя давненько были предчувствия, что добром дело не кончится, еще когдасобирался в эту еретическую страну. Они тут все колдуны, вкупе с нашимизаговорщиками…

Действительно, там не было привычных букв, пусть дажескладывавшихся бы в слова чужого, незнакомого гасконцу языка, – листпокрывали аккуратные ряды цифр и каких-то загадочных значков, твердосочетавшихся для д’Артаньяна с чернокнижием и прочим письменным колдовством.

– Успокойтесь, – усмехнулся Рошфор. – Письмопопросту написано шифром. Неужели вы ничего не слышали про шифр?

– Ах, вот оно что… – пристыженно улыбнулсяд’Артаньян. – Слышал, конечно, доводилось. Но я думал, шифр… это что-тотакое… а он, оказывается, этакий… Но тут же ничего невозможно понять!

– По моему глубокому убеждению, на свете есть толькоодна вещь, которую невозможно понять, – сказал Рошфор. – Ход мыслейженщины и ее сердце. Все остальное пониманию поддается, пусть порой и свеликими трудами. Что написал один человек, другой всегда сумеет прочитать.

– Так читайте же!

– Дорогой д’Артаньян, мне лестно, что вы столь высокогомнения о моих способностях, но сейчас и я бессилен. Ничего, мы преодолеем и этутрудность… А пока давайте сюда остальные листы. Вряд ли наши друзья из"Зеленого дракона" были столь изощренны, что каждое из полудюжиныписем писали разными чернилами. Если первое поддалось тухлому яйцу, разумнопредположить… Ну да, так и есть!

Как тут же убедился д’Артаньян, остальные письмапредставляли собой ту же смесь цифр с каббалистическими знаками. Рошфортщательно прополоскал их в ушате с водой, но запах все равно чувствовался.Покосившись на крутившего носом гасконца, Рошфор усмехнулся, спрятал листы себеза пазуху и взял свой могучий пастыр-ский посох.

– Пойдемте. Попробуем разгрызть этот орешек… а заодно ипознакомитесь с крайне примечательной личностью.

Они вышли на улицу и минут пять петляли по узеньким улочкам,удалившись от канала, зато выйдя к другому, почти совершеннейшему близнецупервого, – та же застоявшаяся темная вода, дуновение сырости, шаткиедеревянные мостки, парочка отрешенных от всего сущего рыбаков, замерших надудочками…

На сей раз, выйдя к небольшому узкому домику с островерхойкрышей, Рошфор постучал медным дверным молотком. Им открыла старуха, стольполно отвечавшая представлениям гасконцев о ночных ведьмах, что д’Артаньяндобросовестно повторил про себя молитву, – лицо старой карги сморщенное,как печеное яблоко, крючковатый нос смыкается с крючковатым подбородком,дружелюбная улыбка обнажает парочку желтых зубов, ухитрившихся пережить всехсвоих собратьев…

Однако Рошфор вошел без малейших колебаний. Вздохнув,гасконец последовал за ним по привычному уже лабиринту лестниц, лестничек икрутых ступенек в недра домика – пока они не добрались до обширной комнаты.

Точнее, некогда обширной. Сейчас чуть ли не все свободноепространство занимали толстенные фолианты и груды исписанной бумаги, лежавшиештабелями, кучами, чуть ли не достигавшими потолка, грозившими ежеминутнорассыпаться от легкого прикосновения локтем и рухнуть на голову неосторожномугостю, погребя его, словно снежная лавина в горах Беарна. В полной мереосознавая эту угрозу, д’Артаньян остановился на пороге, не решаясь двинуться сместа без долгой предварительной рекогносцировки. Рошфор же уверенно направилсяв глубины бумажных лабиринтов. Впрочем, и он, откинув капюшон, зорко следил,чтобы ненароком не задеть книжно-бумажные стены и не погибнуть стольунизительной для дворянина смертью – от удара по макушке увесистыми томами…